понедельник, 24 декабря 2012 г.


Однажды погаснет последний фонарь,
И лопнет вокруг тишина.
Тогда солнце вырвется, будто бы встарь,
И снова вернётся луна.

Но нет, не дано нам вернуть эти дни,
Которые помним и чтим,
Простыми и душными были они,
Пришибленным циклом одним.

Плевали на мир, на покой и уют,
В сраженья все рвались, в огонь.
И грезилось, что на заводах куют
Клинки, что нас ждёт верный конь.

Девизы себе выбрали, гербы,
Фантазия лилась рекой,
Теперь уже чаще готовим гробы,
Поём только за упокой.

Куда вы пропали, тишь, благодать?
Вернитесь, услышьте наш крик.
Нам, правда, в замен больше нечего дать.
Путей боле нету. Тупик.

Раскроются медленно створки ворот,
Закапает сверху вода.
На в шоке взирающий снизу народ
Обрушится тварей орда.

Мы смертники, дети больших городов,
Часы нам пробили отбой.
Мы ляжем, уснём под пылью веков,
Найдя долгожданный покой.









Аксёнов Никита
Я В БОЙ БРОСАЛСЯ С ГОЛОВОЙ...

Я в бой бросался с головой,
Пощады не прося у смерти,
И не виновен, что живой
Остался в этой круговерти.

Мы проливали кровь и пот,
С народом откровенны были.
Нас победили. Только вот
Идею нашу не убили.

Пускай схоронят нас сейчас,
Но наша Суть не канет в Лету,
Она воспрянет в нужный час
И победит. Я верю в это!


Нестор Иванович Махно



 Федор Глинка

ТРОЙКА 

Вот мчится тройка удалая
Вдоль по дороге столбовой,
И колокольчик, дар Валдая,
Гудит уныло под дугой.

Ямщик лихой - он встал с полночи,
Ему взгрустнулося в тиши -
И он запел про ясны очи,
Про очи девицы-души:

"Ах, очи, очи голубые!
Вы сокрушили молодца;
Зачем, о люди, люди злые,
Вы их разрознили сердца?




       Теперь я бедный сиротина!.."
И вдруг махнул по всем по трем -
И тройкой тешился детина,
                                                                                И заливался соловьем.

КОНИ ВЕРСТЫ РВУТ НАМЕТОМ...

Кони версты рвут наметом,
Нам свобода дорога,
Через прорезь пулемета
Я ищу в пыли врага.

Застрочу огнем кинжальным,
Как поближе подпущу.
Ничего в бою не жаль мне,
Ни о чем я не грущу.

Только радуюсь убойной
Силе моего дружка.
Видеть я могу спокойно
Только мертвого врага.

У меня одна забота,
Нет важней ее забот...
Кони версты рвут наметом,
Косит белых пулемет.


Нестор Иванович Махно


Александр Блок



Шли на приступ. Прямо в грудь
Штык наточенный направлен.
Кто-то крикнул: "Будь прославлен!"
Кто-то шепчет: "Не забудь!"

Рядом пал, всплеснув руками,
И над ним сомкнулась рать.
Кто-то бьется под ногами,
Кто - не время вспоминать...

Только в памяти веселой
Где-то вспыхнула свеча.
И прошли, стопой тяжелой
Тело теплое топча...

Ведь никто не встретит старость -
Смерть летит из уст в уста...
Высоко пылает ярость,
Даль кровавая пуста...

Что же! громче будет скрежет,
Слаще боль и ярче смерть!
И потом - земля разнежит
Перепуганную твердь. 


Январь 1905




А.С. Пушкин 

Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальный,
Как звук ночной в лесу глухом.

Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.

Что в нем? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.

Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я...



 


Д. Самойлов "Колорит"

Рябины легкое вино.
И синий звук.И желтый отзвук.
И все во всем отражено,
И все объединяет воздух.
И словно бы не совместимы
Сиена и ультрамарин.
Но где-то в глубине картины
Цвет слабой синькой растворим.
Не для того изобразила
Природа образец холста,
Чтоб ляпал на него мазила
Несовместимые цвета.
Она зовет не к подражанью,
Создав воздушную среду,
А к озаренному дерзанью
И кропотливому труду.
И тут уж осень золотая
Легонько постучит в окно,
Колебля воздух и глотая
Рябины легкое вино.


пятница, 26 октября 2012 г.

Лев Мей "Вечевой колокол"





Над рекою, над пенистым Волховом,
   На широкой Вадимовой площади,
   Заунывно гудит-поет колокол.
   Для чего созывает он Новгород?
   Не меняют ли снова посадника?
   Не волнуется ль Чудь непокорная?
   Не вломились ли шведы иль рыцари?
   Да не время ли кликнуть охотников
   Взять неволей иль волей с Югории
   Серебро и меха драгоценные?
   Не пришли ли товары ганзейские,
   Али снова послы сановитые
   От великого князя Московского
   За обильною данью приехали?
   Нет! Уныло гудит-поет колокол...
   Поет тризну свободе печальную,
   Поет песню с отчизной прощальную...
 
   «Ты прости, родимый Новгород!
   Не сзывать тебя на вече мне,
   Не гудеть уж мне по-прежнему:
   Кто на бога? Кто на Новгород?
   Вы простите, храмы божий,
   Терема мои дубовые!
   Я пою для вас в последний раз,
   Издаю для вас прощальный звон.
   Налети ты, буря грозная,
   Вырви ты язык чугунный мой,
   Ты разбей края мне медные,
   Чтоб не петь в Москве, далекой мне,
   Про мое ли горе горькое,
   Про мою ли участь слезную,
   Чтоб не тешить песнью грустною
   Мне царя Ивана в тереме.
 
Ты прости, мой брат названый, буйный Волхов мой, прости!
Без меня ты празднуй радость, без меня ты и грусти.
Пролетело это время... не вернуть его уж нам,
Как и радость, да и горе мы делили пополам!
Как не раз печальный звон мой ты волнами заглушал,
Как не раз и ты под гул мой, буйный Волхов мой, плясал.
Помню я, как под ладьями Ярослава ты шумел,
Как напутную молитву я волнам твоим гудел.
Помню я, как Боголюбский побежал от наших стен,
Как гремели мы с тобою: «Смерть вам, суздальцы, иль плен!»
Помню я: ты на Ижору Александра провожал;
Я моим хвалебным звоном победителя встречал.
Я гремел, бывало, звучный, - собирались молодцы,
И дрожали за товары иноземные купцы,
Немцы рижские бледнели, и, заслышавши меня,
Погонял литовец дикий быстроногого коня.
А я город, а я вольный звучным голосом зову
То на немцев, то на шведов, то на Чудь, то на Литву!
Да прошла пора святая: наступило время бед!
Если б мог - я б растопился в реки медных слез, да нет!
Я не ты, мой буйный Волхов! Я не плачу, - я пою!
Променяет ли кто слезы и на песню - на мою?
Слушай... нынче, старый друг мой, по тебе я поплыву,
Царь Иван меня отвозит во враждебную Москву.
Собери скорей все волны, все валуны, все струи -
Разнеси в осколки, в щепки ты московские ладьи,
А меня на дне песчаном синих вод твоих сокрой
И звони в меня почаще серебристою волной:
Может быть, из вод глубоких вдруг услыша голос мой,
И за вольность и за вече встанет город наш родной».
 
   Над рекою, над пенистым Волховом,
   На широкой Вадимовой площади,
   Заунывно гудит-поет колокол;
   Волхов плещет, и бьется, и пенится
   О ладьи москвитян острогрудые,
   А на чистой лазури, в поднебесье,
   Главы храмов святых, белокаменных
   Золотистыми слезками светятся.

Федор Глинка "Мотылек"






В весенний вечерок приятный,
Как сизый сумрак мир одел,
На розе пышной, ароматной
Усталый мотылек присел;
В отрадах, в море наслажденья,
Счастливец нектар пьет забвенья...
Но вдруг соседственный чертог
Огней рядами осветился,
Безумец блеском ослепился
И одолеть себя не мог.

Летит, сияньем увлеченный,
Кружит, порхает близ свечи.
Куда? - безумец заблужденный!
Остановись!.. Сии лучи...
Но он уж в них, уж он пылает,
Дрожит, горит - и умирает!

Напрасно с утренней зарей.
На розе пробудясь душистой,
Подруга раннею порой,
Ища дружка в траве росистой,
Порхает в грусти по цветкам
И день проводит весь в тревоге.
Его уж нет!.. погиб в чертоге
В урок и страх всем мотылькам.

Так жаждой почестей влекомы,
Оставя тень родных лесов
И мирны отческие домы,
Где ждут нас дружба и любовь,
Прельщенны ложными лучами,
Бежим, слепые, за мечтами,
Бежим у славы взять венец;
О, как мы с мотыльком тут сходны!
Мы также к заблужденьям сродны:
От них ему и нам конец.

А.С. Пушкин "к Чаадаеву"




Любви, надежды, тихой славы
Недолго нежил нас обман, 
Исчезли юные забавы, 
Как сон, как утренний туман; 
Но в нас горит еще желанье, 
Под гнетом власти роковой Нетерпеливою душой 
Отчизны внемлем призыванье. 
Мы ждем с томленьем упованья 
Минуты вольности святой, 
Как ждет любовник молодой 
Минуты верного свиданья. 
Пока свободою горим, 
Пока сердца для чести живы, 
Мой друг, отчизне посвятим 
Души прекрасные порывы! 
Товарищ, верь: взойдет она, 
Звезда пленительного счастья, 
Россия вспрянет ото сна, 
И на обломках самовластья 
Напишут наши имена!




четверг, 5 апреля 2012 г.

А. Твардовский "Василий Теркин"


    СМЕРТЬ И ВОИН

За далекие пригорки Уходил сраженья жар. На снегу Василий Теркин Неподобранный лежал. Снег под ним, набрякши кровью, Взялся грудой ледяной. Смерть склонилась к изголовью: - Ну, солдат, пойдем со мной. Я теперь твоя подруга, Недалеко провожу, Белой вьюгой, белой вьюгой, Вьюгой след запорошу. Дрогнул Теркин, замерзая На постели снеговой. - Я не звал тебя, Косая, Я солдат еще живой. Смерть, смеясь, нагнулась ниже: - Полно, полно, молодец, Я-то знаю, я-то вижу: Ты живой, да не - жилец. Мимоходом тенью смертной Я твоих коснулась щек, А тебе и незаметно, Что на них сухой снежок. Моего не бойся мрака, Ночь, поверь, не хуже дня... - А чего тебе, однако, Нужно лично от меня? Смерть как будто бы замялась, Отклонилась от него. - Нужно мне... такую малость, Ну почти что ничего. Нужен знак один согласья, Что устал беречь ты жизнь, Что о смертном молишь часе... - Сам, выходит, подпишись? - Смерть подумала. - Ну что же, - Подпишись, и на покой. - Нет, уволь. Себе дороже. - Не торгуйся, дорогой. Все равно идешь на убыль. - Смерть подвинулась к плечу. - Все равно стянулись губы, Стынут зубы... - Не хочу. - А смотри-ка, дело к ночи, На мороз горит заря. Я к тому, чтоб мне короче И тебе не мерзнуть зря... - Потерплю. - Ну, что ты, глупый! Ведь лежишь, всего свело. Я б тебя тотчас тулупом, Чтоб уже навек тепло. Вижу, веришь. Вот и слезы, Вот уж я тебе милей. - Врешь, я плачу от мороза, Не от жалости твоей. - Что от счастья, что от боли - Все равно. А холод лют. Завилась поземка в поле. Нет, тебя уж не найдут... И зачем тебе, подумай, Если кто и подберет. Пожалеешь, что не умер Здесь, на месте, без хлопот... - Шутишь, Смерть, плетешь тенета. Отвернул с трудом плечо.- Мне как раз пожить охота, Я и не жил-то еще... - А и встанешь, толку мало, - Продолжала Смерть, смеясь. - А и встанешь - все сначала: Холод, страх, усталость, грязь... Ну-ка, сладко ли, дружище, Рассуди-ка в простоте. - Что судить! С войны не взыщешь Ни в каком уже суде. - А тоска, солдат, в придачу; Как там дома, что с семьей? - Вот уж выполню задачу - Кончу немца - и домой. - Так. Допустим. Но тебе-то И домой к чему прийти?, Догола земля раздета И разграблена, учти. Все в забросе. - Я работник, Я бы дома в дело вник, - Дом разрушен. - Я и плотник... - Печки нету. - И печник... Я от скуки - на все руки, Буду жив - мое со мной. - Дай еще сказать старухе: Вдруг придешь с одной рукой? Иль еще каким калекой, - Сам себе и то постыл... И со Смертью Человеку Спорить стало свыше сил. Истекал уже он кровью, Коченел. Спускалась ночь... - При одном моем условье, Смерть, послушай... я не прочь... И, томим тоской жестокой, Одинок, и слаб, и мал, Он с мольбой, не то с упреком Уговариваться стал: - Я не худший и не лучший, Что погибну на войне. Но в конце ее, послушай, Дашь ты на день отпуск мне? Дашь ты мне в тот день последний, В праздник славы мировой, Услыхать салют победный, Что раздастся над Москвой? Дашь ты мне в тот день немножко Погулять среди живых? Дашь ты мне в одно окошко Постучать в краях родных? И как выйдут на крылечко, - Смерть, а Смерть, еще мне там Дашь сказать одно словечко? Полсловечка? - Нет. Не дам... Дрогнул Теркин, замерзая На постели снеговой. - Так пошла ты прочь, Косая, Я солдат еще живой. Буду плакать, выть от боли, Гибнуть в поле без следа, Но тебе по доброй воле Я не сдамся никогда. - Погоди. Резон почище Я найду, - подашь мне знак... - Стой! Идут за мною. Ищут. Из санбата. - Где, чудак? - Вон, по стежке занесенной... Смерть хохочет во весь рот: - Из команды похоронной. - Все равно: живой народ. Снег шуршит, подходят двое. Об лопату звякнул лом. - Вот еще остался воин. К ночи всех не уберем. - А и то устали за день, Доставай кисет, земляк. На покойничке присядем Да покурим натощак. - Кабы, знаешь, до затяжки - Щей горячих котелок. - Кабы капельку из фляжки. - Кабы так - один глоток. - Или два... И тут, хоть слабо, Подал Теркин голос свой: - Прогоните эту бабу, Я солдат еще живой. Смотрят люди: вот так штука! Видят: верно, - жив солдат, - Что ты думаешь! - А ну-ка, Понесем его в санбат. - Ну и редкостное дело, - Рассуждают не спеша. - Одно дело - просто тело, А тут - тело и душа. - Еле-еле душа в теле... - Шутки, что ль, зазяб совсем. А уж мы тебя хотели, Понимаешь, в наркомзем... - Не толкуй. Заждался малый. Вырубай шинель во льду. Поднимай. А Смерть сказала: - Я, однако, вслед пойду. Земляки - они к работе Приспособлены к иной. Врете, мыслит, растрясете И еще он будет мой. Два ремня да две лопаты, Две шинели поперек. - Береги, солдат, солдата. - Понесли. Терпи, дружок. Норовят, чтоб меньше тряски, Чтоб ровнее как-нибудь, Берегут, несут с опаской: Смерть сторонкой держит путь. А дорога - не дорога, - Целина, по пояс снег. - Отдохнули б вы немного, Хлопцы... - Милый человек, - Говорит земляк толково, - Не тревожься, не жалей. Потому несем живого, Мертвый вдвое тяжелей. А другой: - Оно известно. А еще и то учесть, Что живой спешит до места, - Мертвый дома - где ни есть. - Дело, стало быть, в привычке, - Заключают земляки.- Что ж ты, друг, без рукавички? На-ко теплую, с руки... И подумала впервые Смерть, следя со стороны: "До чего они, живые, Меж собой свои - дружны. Потому и с одиночкой Сладить надобно суметь, Нехотя даешь отсрочку". И, вздохнув, отстала Смерть.

Эдгар По "Ворон"(перевод Д. Мережковского)



 
Погруженный в скорбь немую
и усталый, в ночь глухую,
                         Раз, когда поник в дремоте
                            я над книгой одного
                         Из забытых миром знаний,
                            книгой полной обаяний, -
                         Стук донесся, стук нежданный
                            в двери дома моего:
                         "Это путник постучался
                            в двери дома моего,
                               Только путник -
                                  больше ничего".

                         В декабре - я помню - было
                           это полночью унылой.
                         В очаге под пеплом угли
                           разгорались иногда.
                         Груды книг не утоляли
                           ни на миг моей печали -
                         Об утраченной Леноре,
                           той, чье имя навсегда -
                         В сонме ангелов - Ленора,
                            той, чье имя навсегда
                               В этом мире стерлось -
                                  без следа.

                         От дыханья ночи бурной
                            занавески шелк пурпурный
                         Шелестел, и непонятный
                            страх рождался от всего.
                         Думал, сердце успокою,
                            все еще твердил порою:
                         "Это гость стучится робко
                            в двери дома моего,
                         Запоздалый гость стучится
                            в двери дома моего,
                               Только гость -
                                  и больше ничего!"

                         И когда преодолело
                            сердце страх, я молвил смело:
                         "Вы простите мне, обидеть
                            не хотел я никого;
                         Я на миг уснул тревожно:
                            слишком тихо, осторожно, -
                         Слишком тихо вы стучались
                            в двери дома моего..."
                         И открыл тогда я настежь
                            двери дома моего -
                               Мрак ночной, -
                                  и больше ничего.

                         Все, что дух мой волновало,
                            все, что снилось и смущало,
                         До сих пор не посещало
                            в этом мире никого.
                         И ни голоса, ни знака -
                            из таинственного мрака...
                         Вдруг "Ленора!" прозвучало
                            близ жилища моего...
                         Сам шепнул я это имя,
                            и проснулось от него
                               Только эхо -
                                  больше ничего.

                         Но душа моя горела,
                            притворил я дверь несмело.
                         Стук опять раздался громче;
                            я подумал: "Ничего,
                         Это стук в окне случайный,
                            никакой здесь нету тайны:
                         Посмотрю и успокою
                            трепет сердца моего,
                         Успокою на мгновенье
                            трепет сердца моего.
                               Это ветер, -
                                  больше ничего".

                         Я открыл окно, и странный
                            гость полночный, гость нежданный,
                         Ворон царственный влетает;
                            я привета от него
                         Не дождался. Но отважно, -
                            как хозяин, гордо, важно
                         Полетел он прямо к двери,
                            к двери дома моего,
                         И вспорхнул на бюст Паллады,
                            сел так тихо на него,
                               Тихо сел, -
                                  и больше ничего.

                         Как ни грустно, как ни больно, -
                            улыбнулся я невольно
                         И сказал: "Твое коварство
                            победим мы без труда,
                         Но тебя, мой гость зловещий,
                            Ворон древний. Ворон вещий,
                         К нам с пределов вечной Ночи
                            прилетающий сюда,
                         Как зовут в стране, откуда
                            прилетаешь ты сюда?"
                               И ответил Ворон:
                                  "Никогда".

                         Говорит так ясно птица,
                            не могу я надивиться.
                         Но казалось, что надежда
                            ей навек была чужда.
                         Тот не жди себе отрады,
                            в чьем дому на бюст Паллады
                         Сядет Ворон над дверями;
                            от несчастья никуда, -
                         Тот, кто Ворона увидел, -
                            не спасется никуда,
                               Ворона, чье имя:
                                  "Никогда".

                         Говорил он это слово
                            так печально, так сурово,
                         Что, казалось, в нем всю душу
                            изливал; и вот, когда
                         Недвижим на изваяньи
                            он сидел в немом молчаньи,
                         Я шепнул: "Как счастье, дружба
                            улетели навсегда,
                         Улетит и эта птица
                            завтра утром навсегда".
                              И ответил Ворон:
                                 "Никогда".

                         И сказал я, вздрогнув снова:
                            "Верно молвить это слово
                         Научил его хозяин
                            в дни тяжелые, когда
                         Он преследуем был Роком,
                            и в несчастье одиноком,
                         Вместо песни лебединой,
                            в эти долгие года
                         Для него был стон единый
                            в эти грустные года -
                               Никогда, - уж больше
                                  никогда!"

                         Так я думал и невольно
                            улыбнулся, как ни больно.
                         Повернул тихонько кресло
                            к бюсту бледному, туда,
                         Где был Ворон, погрузился
                            в бархат кресел и забылся...
                         "Страшный Ворон, мой ужасный
                            гость, - подумал я тогда -
                         Страшный, древний Ворон, горе
                            возвещающий всегда,
                               Что же значит крик твой:
                                  "Никогда"?

                         Угадать стараюсь тщетно;
                            смотрит Ворон безответно.
                         Свой горящий взор мне в сердце
                            заронил он навсегда.
                         И в раздумьи над загадкой,
                            я поник в дремоте сладкой
                         Головой на бархат, лампой
                            озаренный. Никогда
                         На лиловый бархат кресел,
                             как в счастливые года,
                                Ей уж не склоняться -
                                   никогда!

                         И казалось мне: струило
                            дым незримое кадило,
                         Прилетели Серафимы,
                            шелестели иногда
                         Их шаги, как дуновенье:
                            "Это Бог мне шлет забвенье!
                         Пей же сладкое забвенье,
                            пей, чтоб в сердце навсегда
                         Об утраченной Леноре
                            стерлась память - навсегда!..
                               И сказал мне Ворон:
                                  "Никогда".

                         "Я молю, пророк зловещий,
                            птица ты иль демон вещий,
                         Злой ли Дух тебя из Ночи,
                            или вихрь занес сюда
                         Из пустыни мертвой, вечной,
                            безнадежной, бесконечной, -
                         Будет ли, молю, скажи мне,
                            будет ли хоть там, куда
                         Снизойдем мы после смерти, -
                            сердцу отдых навсегда?"
                               И ответил Ворон:
                                  "Никогда".

                         "Я молю, пророк зловещий,
                            птица ты иль демон вещий,
                         Заклинаю небом. Богом,
                            отвечай, в тот день, когда
                         Я Эдем увижу дальней,
                            обниму ль душой печальной
                         Душу светлую Леноры,
                            той, чье имя навсегда
                         В сонме ангелов - Ленора,
                            лучезарной навсегда?"
                               И ответил Ворон:
                                  "Никогда".

                         "Прочь! - воскликнул я, вставая,
                            демон ты иль птица злая.
                         Прочь! - вернись в пределы Ночи,
                            чтобы больше никогда
                         Ни одно из перьев черных,
                            не напомнило позорных,
                         Лживых слов твоих! Оставь же
                            бюст Паллады навсегда,
                         Из души моей твой образ
                            я исторгну навсегда!"
                               И ответил Ворон:
                                  "Никогда".

                         И сидит, сидит с тех пор он
                            там, над дверью черный Ворон,
                         С бюста бледного Паллады
                            не исчезнет никуда.
                         У него такие очи,
                            как у Злого Духа ночи,
                         Сном объятого; и лампа
                            тень бросает. Навсегда
                         К этой тени черной птицы
                            пригвожденный навсегда, -
                               Не воспрянет дух мой -
                                  никогда!

четверг, 8 марта 2012 г.

Александр Блок "Похоронят, зароют глубоко..."

















Похоронят, зароют глубоко,

Бедный холмик травой порастет,
И услышим: далёко, высоко
На земле где-то дождик идет.

Ни о чем уж мы больше не спросим,
Пробудясь от ленивого сна.
Знаем: если не громко — там осень,
Если бурно — там, значит, весна.

Хорошо, что в дремотные звуки
Не вступают восторг и тоска,
Что от муки любви и разлуки
Упасла гробовая доска.

Торопиться не надо, уютно;
Здесь, пожалуй, надумаем мы,
Что под жизнью беспутной и путной
Разумели людские умы.

Дмитрий Мережковский "Родное"


Далёких стад унылое мычанье 
И близкий шорох свежего листа... 
Потом опять - глубокое молчанье... 
Родимые, печальные места! 

Протяжный гул однообразных сосен, 
И белые, сыпучие пески... 
О, бледный май, задумчивый, как осень!.. 
В полях затишье, полное тоски... 

И крепкий запах молодой берёзы, 
Травы и хвойных игл, когда порой, 
Как робкие, беспомощные слёзы, 
Струится тёплый дождь во тьме ночной. 

Здесь - тише радость и спокойней горе, 
Живёшь как в милом и безгрешном сне, 
И каждый миг, подобно капле в море, 
Теряется в бесстрастной тишине. 

четверг, 16 февраля 2012 г.

Роберт Люис Стивенсон "Вересковый мед"



Из вереска напиток

Забыт давным-давно.
А был он слаще меда,
Пьянее, чем вино.
В котлах его варили
И пили всей семьей
Малютки-медовары
В пещерах под землей.

Пришел король шотландский,
Безжалостный к врагам,
Погнал он бедных пиктов
К скалистым берегам.
На вересковом поле
На поле боевом
Лежал живой на мертвом
И мертвый - на живом.

Лето в стране настало,
Вереск опять цветет,
Но некому готовить
Вересковый мед.
В своих могилках тесных,
В горах родной земли
Малютки-медовары
Приют себе нашли.

Король по склону едет
Над морем на коне,
А рядом реют чайки
С дорогой наравне.
Король глядит угрюмо:
"Опять в краю моем
Цветет медвяный вереск,
А меда мы не пьем!"

Но вот его вассалы
Приметили двоих
Последних медоваров,
Оставшихся в живых.
Вышли они из-под камня,
Щурясь на белый свет, -
Старый горбатый карлик
И мальчик пятнадцати лет.

К берегу моря крутому
Их привели на допрос,
Но ни один из пленных
Слова не произнес.
Сидел король шотландский,
Не шевелясь, в седле.
А маленькие люди
Стояли на земле.

Гневно король промолвил:
- Пытка обоих ждет,
Если не скажете, черти,
Как вы готовили мед!
Сын и отец молчали,
Стоя у края скалы.
Вереск звенел над ними,
В море - катились валы.

И вдруг голосок раздался:
- Слушай, шотландский король,
Поговорить с тобою
С глазу на глаз позволь!
Старость боится смерти.
Жизнь я изменой куплю,
Выдам заветную тайну! -
Карлик сказал королю.

Голос его воробьиный
Резко и четко звучал:
- Тайну давно бы я выдал,
Если бы сын не мешал!
Мальчику жизни не жалко,
Гибель ему нипочем.
Мне продавать свою совесть
Совестно будет при нем.
Пускай его крепко свяжут
И бросят в пучину вод,
А я научу шотландцев
Готовить старинный мед!

Сильный шотландский воин
Мальчика крепко связал
И бросил в открытое море
С прибрежных отвесных скал.
Волны над ним сомкнулись.
Замер последний крик...
И эхом ему ответил
С обрыва отец-старик.

-Правду сказал я, шотландцы,
От сына я ждал беды.
Не верил я в стойкость юных,
Не бреющих бороды.
А мне костер не страшен.
Пускай со мной умрет
Моя святая тайна -
Мой вересковый мед! 

четверг, 26 января 2012 г.

 
 
 
 
 
 
 
 
Дождик ласковый, тихий и тонкий,
Осторожный, колючий, слепой,
Капли строгие скупы и звонки
И отточен их звук тишиной.

То - так счастливы счастием скромным,
Что упасть на стекло удалось;
То, как будто, подхвачена темным
Ветром, струя уносится вкось.

Тайный ропот, мольба о прощеньи;
Я люблю непонятный язык!
И сольются в одном ощущеньи
Bся жестокость, вся кротость, на миг.

В цепких лапах у царственной скуки
Сердце сжалось, как маленький мяч:
Полон музыки, музы и муки
Жизни тающей сладостный плач!
            22 августа 1911

К. Бальмонт "Океан"











Вдали от берегов Страны Обетованной, 
Храня на дне души надежды бледный свет, 
Я волны вопрошал, и океан туманный 
Угрюмо рокотал и говорил в ответ:

«Забудь о светлых снах. Забудь. Надежды нет, 
Ты вверился мечте обманчивой и странной. 
Скитайся дни, года, десятки, сотни лет —
Ты не найдешь нигде Страны Обетованной».

И вдруг поняв душой всех дерзких снов обман, 
Охвачен пламенной, но безутешной думой, 
Я горько вопросил безбрежный океан,

Зачем он страстных бурь питает ураган, 
Зачем волнуется,— но океан угрюмый, 
Свой ропот заглушив, окутался в туман.

четверг, 19 января 2012 г.

С.Есенин

Черемуха.












Черемуха душистая

С весною расцвела
И ветки золотистые,
Что кудри, завила.
Кругом роса медвяная
Сползает по коре,
Под нею зелень пряная
Сияет в серебре.
А рядом, у проталинки,
В траве, между корней,
Бежит, струится маленький
Серебряный ручей.
Черемуха душистая
Развесившись, стоит,
А зелень золотистая
На солнышке горит.
Ручей волной гремучею
Все ветки обдает
И вкрадчиво под кручею
Ей песенки поет.